Игры бывают разные. Но в подобной вы еще не участвовали. Ставка в ней — бессмертие, а игральные фишки — человеческие жизни.
Невероятный, шокирующий роман всемирно известного автора погружает нас в бездну страха, откуда нет возврата.
Книга выходила в 3-х томах. В файле все три тома вместе.
И тематическая рецензия Александры Мищенко:
Когда мне было 13 лет, я впервые воспользовалась общественным транспортом самостоятельно. Без взрослых. Мы с подругой поехали на книжный рынок. Там были ряды с букинистическими книгами. Подруга покупала для себя и своего папы Кинга и Стругацких.
Постепенно вышло так, что мы с ней пристрастились к мистическим историям про вампиров. Находили сборники, вероятно, с жутчайшей графоманией, читали и пересказывали общим подругам со двора.
Сейчас я ничего не помню из тех сюжетов, зато помню лаковые обложки, изображения на которых намекали на то, что читателя ждёт нечто о вампирах, родовых замках, женщинах, превращающихся в кошек, и подобном.
Когда я ещё не приступила к чтению «Утехи падали», мне казалось, что читать придётся нечто в этом духе. Я собиралась погрузиться в ностальгию, однако, мне быстро стало понятно, что передо мной в большей степени не мистика, а фантастика и детектив.
Обычно я не люблю мешанину из жанров, но в случае с «Утехой падали» прямо благодарна автору за то, что он не написал книгу в «чистом» жанре. Только это спасало меня от того, чтоб засыпать на каждой 5/10/15 странице.
Симмонс — ужасно нудный. И это при том, что его книга насыщена событиями, в ней много экшена. И при том, что в ней практически нет ничего о размышлениях персонажей, они не рефлексируют, потому читатель не тонет в их глубоком внутреннем мире. Симмонс не мучает какими-то научными выкладками, не использует сложную лексику. И однако же. Он делает больно по-другому.
Симмонс впечатляет бессмысленной детализацией. Он очень скрупулёзно описывает помещения, одежду персонажей, каждое их почёсывание. Конечно, любой может вспомнить хоть одного писателя, который увлечён деталями. Толкиен и Средиземье с прописанной мифологией и даже созданным языком. Фантасты, которые описывают каждую деталь космического корабля или бластера. Русские классики, у которых страница может уйти на описание погоды. Но всё это что-то даёт сюжету, читателю. Позволяет лучше представить вымышленный мир или понять настроение героя. У Симмонса же детализация бессмысленная и беспощадная. Найдите сцену в кабинете шерифа, когда туда приходит Сол Ласки и вы прекрасно поймёте, о чем я говорю.
«Утеха падали» Симмонса — какой-то Пруст наоборот. В том смысле, что в «В поисках утраченного времени» любой предмет, человек, явление сразу же уводит в пространство мышления и представлений, связь со здесь и сейчас теряется. А у Симмонса наоборот — тотальное здесь и сейчас. И это настоящее ради настоящего. Я хочу сказать, что автор сообщает нам подробности, которые ничего не дают будущему сюжета. Он просто упоминает почечные колики героя или описывает обои, и это становится ружьём, которое никогда не стреляет.
К определённому моменту мне уже начало казаться, что Симмонсу платят за количество знаков, и он раздувает хронометраж. Объёмная книга, перенаселённая ненужными подробностями, которой не хватает психологизма.
Я хотела, чтоб сюжет и жанр вызвали у меня ностальгию, но вызвало её нечто другое: стиль, язык, подача. Конечно, не стоит забывать, что я имела дело с переводом, но что-то я сомневаюсь, что Симмонс совсем не при делах. Дело даже не в том, что книга написана несколько коряво (уже с первых страниц читатель узнаёт о том, что вызывало у героинь «половую щекотку» и насколько неудачными были пикники без «четырёх шалунов», которые, мягко говоря, вышли из детсадовского возраста). Дело в том, что языковые особенности персонажей, как и культурный бэкграунд, отправляют нас прямиком в восьмидесятые. То есть речь не о том, что смотришь фильм класса В, а о том, что смотришь старый фильм, который из 2018 воспринимается наивным и глуповатым, хотя всё это даже доставляет удовольствие. И может вызывать желание вернуться в прошлое.
Любая социальная система достигает равновесия лишь кратковременно. Это весомое отличие социального от природного. Не стремится человеческое к покою. Равновесие в общественном всегда бывает кратковременным, а раскачать лодку социального всегда проще всего в том месте, где её пытаются удерживать на плаву. Вот европейский либерализм базируется на равенстве для людей разных религиозностей, а американский — на равенстве людей разных рас. Потому и обострения всегда будут раскручиваться на почве противостояний религиозных по своей сути в Европе, но расовых в США.
Впервые «Утеха падали» была издана в 1989 году. Во времена, когда Симмонс писал книгу, и когда первые читатели с ней знакомились, система либерального не обросла слоями ЛГБТ-риторики. Зато тот период для США был знаменателен усилением чистых антирасистских настроений. А если уж совсем чётко выразить мысль, то лодка расизма качалась, ведь белый расизм ничем не лучше чёрного расизма. Так что стремление к штилю в культуре очень хорошо прослеживается. И «Утеха падали» вносит свою лепту в происходящее. Среди положительных главных героев есть афроамериканка. И хотя у Симмонса мы не имеем дела с почти классической парой напарников, белым и афроамериканцем, но тандем у героини с шерифом вполне получился. В «Утехе падали» есть и второстепенные персонажи афроамериканцы. И некоторые из них вполне ничего так, даже иногда помогают героям.
При этом у Симмонса есть и главный герой-еврей. Для американского либерализма тему больной не назовёшь, а особенно в то время. Потому отстаивать религиозность автору не приходится. Более того, Симмонс показывает нерелигиозность еврея, который в определённой степени не менее американец, чем чернокожая героиня или шериф. Нормальный такой посыл — мы все американцы, а потому плохи только те, кто нарушает закон.
При этом ЛГБТ-тема в «Утехе падали» подаётся так, как в 2018 ни один американский автор уже б не написал. Симмонс выносит её из зоны «хороших» героев в зону «плохих». И явно демонстрирует, что жажда убивать и властвовать сексуальны по своей сути. Тотальная сексуальность «плохих» не знает границ — пол менее значим, чем факт обладания.
Гомосексуальные персонажи и проявления подаются автором весьма стереотипно. Хотя Батлер и Фуко уже кристаллизовали квир-теорию, заметно, что Симмонс таким не особо интересовался. Потому у него в книге можно встретить вот это:
По виду она была унисексуальна: коротко подстриженные чёрные волосы, мощные плечи и пустой агрессивный взгляд, который ассоциируется у меня с лесбиянками и уголовницами.
И вот такой комментарий о любовнике одного из героев:
Хэрод отметил, что голос у парня, как у морского пехотинца, а не педика с пляжа Малибу.
Морской пехотинец — гуд, потому что он, конечно, американец-американец. И патриот. Ну а «педик с пляжа» — то ещё нечто. Патриотизм, польза экономике и гражданственности представителей ЛГБТ-сообщества ещё не доказана. Потому пока о них стереотипно. А афроамериканцы уже не только в гетто, но и вполне могут быть отличными ребятами и хорошими фотографами, как несколько героев в «Утехе падали».
А теперь перехожу к самому главному.
Во второй половине ХХ века американская фантастика (да и вообще фантастика) начинает активно обращаться к социальным проблемам. Дэн Симмонс не исключение. Он легко и просто мог бы написать о людях с особой способностью управлять другими, подпитываясь за счёт их страданий и смертей, не прибегая к проблемам практически философским. Если были бы они у него просто мутантами, какими-то особыми продуктами эволюции. Ну и дело с концом. Но Симмонс явно захотел сказать нечто о природе зла, потому замахнулся на исторические перспективы и вышел за пределы США. Наверное, это могло бы быть здорово, но только получилось весьма убого.
Герои Симмонса играют другими. В прямом смысле — на то и шахматные партии с живыми фигурами. Они не удовлетворяются отдельными личностями и в итоге жаждут играть целыми странами. Автор масштабируется.
Однако, по ходу сюжета Симмонс многократно описывает то, что происходило в концентрационных лагерях, уделяет внимание нацизму. И фактически сводит социальное зло к одному политическому режиму. В книге есть и намеки на то, что Адольф Гитлер тоже обладал способностью, аналогичной способности отрицательных персонажей Симмонса. То есть автор хотел размахнуться на мировое, но получилось сконцентрироваться только на одном проявлении социального, исторического зла.
Существует множество теорий о зле и агрессии. Почему человек нападает на другого? Почему существуют войны? Почему люди убивают? Почему это может доставлять удовольствие? Можем ли мы мирно сосуществовать? Ответы на эти вопросы разнообразны: от Платона до Гоббса, от Фрейда до Кольберга.
Позиция Симмонса наивна — нечто в духе супергеройского комикса.
Чем особенны его герои со Способностью? Они могут управлять волей другого. Не просто уничтожают его силой мысли, не просто парализуют его волю. Они могут заменить желание человека на противоположное. То есть как бы чудесен, морален не был герой, его заставят совершать любые действия. А ещё «вампиры» Симмонса умеют управлять группами людей. И делают это даже на расстоянии.
Симмонс в «Утехе падали» кратко обрисовал суть теории Кольберга, уже упомянутого мной. И он показывает, что его отрицательные герои находятся на низшей ступени нравственного развития в рамках этой теории. Они убивают просто для того, чтоб убивать. Главный антагонист утверждает, что страсть к насилию — ключевая особенность человечества. Однако, «хорошие» ребята Симмонса подобную страсть не демонстрируют. Если они и хотят чей-нибудь смерти, то исключительно из мести, для восстановления того, что считают справедливостью.
Если вспомнить, что среди политиков — в том числе и среди элиты Третьего рейха — множество людей со Способностью, то читателю придётся сделать некий вывод: в мире множество отличных, развитых и высоконравственных людей, но есть меньшинство, которое способно подчинить их волю и заставить творить зло. В каком-то смысле из этого напрашивается и то, что смерть этого меньшинства обеспечит чуть ли не рай земной.
Такая позиция Симмонса кажется мне достаточно абсурдной и даже вредоносной. Люди несут ответственность за свой выбор, как бы им не хотелось утверждать, что их кто-то заставил и иначе было нельзя. В финале книги мы вообще сталкиваемся не просто со «злой» героиней, но с сумасшедшей героиней. Она уже не просто безнравственная или странная, она явно нездорова. Этот момент заставляет задуматься о том, что не только герои, которых используют, не обладают свободной волей, но и герои со Способностью ей не обладают. Их особенность порабощает их самих, становится неким доминантным инстинктом, порывом к смерти, способным даже лишить рассудка.
В итоге получается, что за то, что можно назвать злом, не несёт ответственность даже меньшинство. Ну какая ответственность может быть за природу? «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать». Неудивительно, что и финальные мысли героини — мысли о голоде. Не человек управляет порывом, порыв, способность управляет им. Способность же никто не выбирал.
Симмонс так старательно демонизировал своих отрицательных героев, а в итоге порох намок и эти персонажи оказались таковыми по воле случая. Но тогда и положительные персонажи таковы не из-за воли и выбора, а по случайности.
Для меня «Утеха падали» — затянутая книга с невнятной социальной проблематикой и весьма примитивными героями. Тем не менее, ее можно рассматривать как некий феномен, отражающий особенности культуры, в рамках которой она была создана.
Обязательно учтите то, что если вы любите экшен и не станете вникать во всё остальное, то вам эта книга может прийтись по вкусу. Так что не лишайте себя удовольствия.
P. S. Некоторые попытки автора быть искромётным и создавать крутых героев настолько абсурдны, что даже смешны. Вот это просто великолепно:
Загорелый купидон надулся.
— Кто это говорит? Билл был моим лучшим другом. Я имею право тут находиться. Нас связывало глубокое чувство.
— Ну да, и у вас была одна баночка вазелина на двоих. А теперь катись отсюда на хрен, пока тебя не вышвырнули.
— И кто же это сделает?
— Я, — сказал Хэрод.
— Ты? А еще кто? — Парень выпрямился во весь рост и поиграл мускулатурой. Хэрод даже не мог сказать, что это было — бицепсы или трицепсы; они как-то переливались друг в друга, вроде тушканчиков, трахающихся под туго натянутым брезентом.
