Впервые на русском языке публикуются сочинения славившегося своей эксцентричностью Фредерика Роуфа (1860-1913), в том числе знаменитые «Венецианские письма», посвященные красоте каналов, гондол и юных гондольеров.
Ольга Серебряная. «Последовательное разрушение души».
Барон Корво и венецианские крабы.
Сто лет назад в отеле «Кавалетто» в Венеции умер британский подданный Фредерик Роуф (Frederick Rolfe, 1860–1913). В последнем письме, отправленном им незадолго до смерти Джастесу Стивену Сардженту, человеку, содержавшему его в последний год жизни, Роуф писал:
Последние несколько дней я провел в гондоле, встав на якорь у необитаемого острова Sacca Fisola, – не слишком далеко от цивилизации, чтобы всегда можно было добыть пресной воды, но в одиночестве, достаточном, чтобы тихо умереть в лодке, если дело до этого дойдет. Чтобы дать вам понять, до чего я измотан, скажу откровенно, что в итоге я не выдержал. Вот моя дилемма, опишу ее прямо. Если оставаться все время в лагуне, то лодка может пойти ко дну, я продержусь на плаву несколько часов, после чего меня заживо съедят крабы. Когда вода низкая, каждая отмель ими буквально кишит. Если же встать на якорь у какого-нибудь острова, то приходится все время бодрствовать, потому что как только я прекращаю двигаться, меня одолевают стаи водоплавающих крыс. Зимой они такие голодные, что набрасываются на любого неподвижного человека. Я уже испытал это на себе. Меня искусали.
Далее следует описание приспособления из цепей, которыми он гремел, чтобы отпугнуть крыс (те в итоге привыкли к шуму, забрались в лодку прямо по цепям и перегрызли веревки, с помощью которых он дергал за цепи). Письмо заканчивалось требованием прислать денег. Тем временем автор этого послания жил в удобных апартаментах в отеле, обедал в ресторане и даже принимал у себя гостей – последний из которых, человек по фамилии Уэйд-Браун, и нашел его мертвым.
Британский консул в Венеции Джералд Кэмпбелл разобрал бумаги покойного (а он в последние 15 лет своей жизни был писателем), пришел в ужас от их содержания, сложил все в сундук и отправил его адресату процитированного выше письма, священнику Джастесу Сардженту. Получив сундук и сопровождавшее его письмо консула, Сарджент пришел в страшное волнение (об этом свидетельствуют воспоминания литературных агентов, с которыми он общался как наследник Роуфа), запер сундук на замок и спрятал его на чердаке. Через полгода Сарджент, до той поры убежденный холостяк, женился (в тот момент ему было 57 лет), а когда десятилетие спустя к нему стали обращаться биографы Роуфа, предпочитал не отвечать на письма.
***
Часть литературного наследия Фредерика Роуфа, тем не менее, пребывала вне загадочного сундука Сарджента. До отъезда в Венецию он успел опубликовать сборник итальянских сказок в народно-католическом духе «Истории, которые мне рассказал Тото», исторический опыт «Хроники дома Борджиа», роман «Адриан Седьмой», переводы из Омара Хайяма и еще два прозаических текста. Известным литератором он не был, но у каждого из его текстов был круг почитателей, с годами расширявшийся. Его ценили немногие, но весьма достойные люди.
Но был помимо этих книг еще один текст, который привлекал – уже после смерти автора – едва ли не большее внимание, чем напечатанные работы. «Венецианские письма» Роуфа распространял лондонский книготорговец и библиофил Кристофер Миллард – распространял осторожно, то есть исключительно среди тех, кто мог понять и оценить их содержание, не поднимая скандала.
Письма из Венеции адресованы Чарльзу Мейсону Фоксу, состоятельному лесопромышленнику из Корнуэлла. Их знакомство с Роуфом произошло в июне 1909 года в Венеции; Роуф распознал в Фоксе и путешествовавшем вместе с ним Джеймсе Стюарте Кокертоне гомосексуалов и сумел оказаться им полезным, познакомив с кругом молодых венецианцев, оказывавших сексуальные услуги состоятельным иностранцам. Труды Роуфа были, очевидно, вознаграждены. Письма, которыми он впоследствии бомбардировал Фокса, фактически представляют собой рекламу прекрасных юношей, которые, тяготясь нищетой, с нетерпением ждут возвращения богатых британцев. Описания морских экскурсий в компании «молодых гондольеров», приятных вечеров, проведенных с ними в ресторане, и сладостных ночей в небольшом отеле в Бурано перемежаются с отчаянными просьбами о деньгах и настойчивыми приглашениями снова посетить Венецию. Впрочем, написаны эти письма блестяще. Очевидно, что сутенером класса люкс пытается работать очень талантливый литератор. «Венецианские письма» были нормальным образом опубликованы лишь в 1974 году, когда этот текст давно стал классикой подпольной гей-литературы.
Джастес Сарджент, хранивший в своем сундуке бумаги Роуфа, адресованные себе письма уничтожил. И поступил, вероятно, самым разумным образом: Мейсон Фокс, этого не сделавший, стал в итоге жертвой шантажа, который стоил ему деловой репутации, а его приятель Кокертон был вынужден спешно эмигрировать в Австралию, где скромно жил в гостинице и публиковал (анонимно) переводы из Апулея.
Не стоит объяснять, что сам Сарджент оказался наследником Роуфа по той же причине, что Мейсон Фокс – адресатом его настойчивых посланий. Только в отличие от Фокса Сарджент – в приливе доверчивости – взял на себя финансовые обязательства по отношению к бедствующему литератору: он посылал ему ежемесячное содержание в обмен на литературные права. Роуфу удалось убедить священника, что книга, над которой он работает, окупит все эти расходы.
***
В Венецию Фредерик Роуф попал в августе 1908 года, за пять лет до смерти. Он прибыл туда в компании Ричарда Докинза – оксфордского профессора, занимавшего кафедру византинистики и современного греческого языка и литературы. Докинз, к тому моменту человек вполне состоятельный, много путешествовал по южной Европе и северной Африке, где занимался полевыми лингвистическими исследованиями, собирал местный фольклор и удовлетворял свои сексуальные фантазии без боязни стать жертвой общественного скандала. Докинз часто приглашал в путешествия компаньонов, и в 1908 году таким компаньоном стал Роуф.
Они познакомились за два года до поездки в доме других благотворителей Роуфа, семейства Пири-Гордонов. Докинза страшно заинтересовал эксцентричный гость, который мог вести разговор на ученые темы, нести с видом эксперта совершеннейшую чушь, но делать это настолько талантливо и с такой страстью и красноречием, что собеседник совершенно забывал о реальности. Последовала пространная и откровенная переписка, завершившаяся приглашением в совместное путешествие. Докинз, сам того не зная, на пять следующих лет подарил венецианцам странного городского персонажа: склонного к чрезмерной роскоши человека без средств, обладавшего природным талантом жить за чужой счет, умевшего элегантно влезать в долги и мужественно переносившего нищету. В течение пяти лет, проведенных в Венеции, Роуф перемещался из хороших отелей в дешевые комнаты, пользовался гостеприимством живших в Венеции британцев, месяцами жил на воде в собственной гондоле, зимовал в местном гребном клубе, членом которого ему удалось стать, и даже попадал в госпиталь с двусторонним воспалением легких, от которого оправился, уже приняв последнее причастие. Все это время он писал бесконечные письма огромному количеству людей, подробно отчитываясь о своих мытарствах и требуя – с мольбами, а иногда и с угрозами – прислать ему денег.
Первый, от кого он их получил в Венеции, был, собственно, привезший его туда Докинз. Утомившись излишествами и роскошествами, которые позволял себе Роуф, Докинз после ссоры покинул приятеля, оставив ему денег на обратный билет. Роуф снял на эти деньги апартаменты в отеле на площади Святого Марка.
Поездка в Венецию не была первым путешествием Роуфа в Италию. Напротив – он ехал туда как знаток и поклонник всего итальянского, как человек, в один период жизни печатавшийся под именем «барон Корво» и утверждавший, что этим титулом его наделила герцогиня Сфорца Чезарини. Кроме того, утверждал Роуф, она сделала его своим внуком и взяла его на полное содержание. Именно в этот период своей жизни он сочиняет итальянские сказки – они появляются сначала в журнале The Yellow Book, а в 1898 году и отдельной книгой за авторством барона Корво.
Книга «Истории, которые мне рассказал Тото» имела успех у критики, но денег благородному автору не принесла. Эпизод с баронством закончился для Роуфа плачевно отнюдь не по литературным причинам: еще до выхода книги он решил купить за счет герцогини дом в городке Крайстчерч, обманывая в процессе переговоров и герцогиню, и продавца недвижимости. Последовал громкий скандал, графиня прекратила присылать Роуфу деньги и публично заявила, что он не является ее родственником. Удачный литературный псевдоним перестал быть таковым раньше, чем о нем узнала читающая публика. Свои следующие книги Роуф подписывал настоящим именем. Но в читательской памяти XX века задержался именно «барон Корво».
***
Роуф познакомился с герцогиней Сфорца Чезарини, будучи студентом Шотладского католического колледжа в Риме в 1889 году. Для студента он был уже немолод – ему шел тридцатый год, – но, обратившись в католичество четырьмя годами ранее, он не терял надежды стать священником. Десять лет до этого Роуф проработал учителем в различных школах для мальчиков – один из его бывших воспитанников, Марио Сфорца Чезарини, и познакомил его в Риме с герцогиней, главой своего семейства. По крови герцогиня была англичанкой – итальянский титул и поместья достались ей от мужа, к моменту ее знакомства с Роуфом уже покойного. Герцогиня (ей было около семидесяти) и будущий священник понравились друг другу, и когда Роуфа изгнали из католического колледжа за недостаточное прилежание и полное отсутствие священнического призвания, он провел в гостях у герцогини больше полугода. Именно в ее загородном поместье в Гензано на берегу озера Неми в тридцати километрах к югу от Рима и происходит действие "Историй, которые мне рассказал Тото". Автор этих историй, молодой обеспеченный господин, занимающийся на досуге живописью и фотографией, беседует с юным слугой, сопровождающим его в походах по окрестностям и ассистирующим при фотографировании. Мягкий юмор этого человека, готового часами слушать поэтическую дребедень собственного слуги и затем превращать ее в изящные литературные безделицы, имеет мало общего с неистовством и злословием автора «Венецианских писем» и «Адриана Седьмого».
Восемь лет, прошедшие между отъездом из Рима и прибытием в Венецию, Роуф провел в нищете и безуспешных попытках заработать на жизнь – сначала живописью и фотографией, а потом литературным трудом. Роуф изобретал приспособления для подводной фотосъемки и пытался продать его за бешеные деньги. Целый год он расписывал знамена для католических процессий в городке Хоулиуэлл в Уэльсе – чтобы потом потребовать за них (в дополнению к полному содержанию и квартире) тысячу фунтов.
Роуф взял дешевый заказ на историческое исследование о роде Борджиа, написал книгу, в которой страстно защищал незаслуженно оклеветанных, по его мнению, членов этого семейства, в процессе работы увлекся составлением родового древа Борджиа (диаграмма, составленная из листов толстой бумаги, полностью покрывала пол в его комнате) и уже по выходе книги пытался продать свое древо всем научным организациям, которые только смог найти (включая Британский музей), – и опять же за нереальную по тем временам сумму в тысячу фунтов.
Роуф работал литературным рабом у ветерана англо-бурской войны полковника Томаса: связно изложив взгляды полковника на развитие сельского хозяйства в Южной Африке, Роуф после выхода книги снова требует у него ту же тысячу, начинает тяжбу, которую проигрывает, добавив к своим долгам покрытие издержек по процессу.
Каждое начинание Роуфа поначалу казалось умеренно успешным, обещало плодотворное развитие, но затем оборачивалось разочарованием, ссорами с издателями или заказчиками, гневными письмами, публичными оскорблениями и полным крахом. Этот цикл воспроизводился с каждой из десяти его книг. Лишь пять из них были опубликованы при жизни автора.
***
Первый биограф Роуфа, Эй Джей Симонс, так описал свои впечатления от прочтения «Венецианских писем»: «Передо мной был невольный отчет о последовательном разрушении души». То же можно сказать и о жизни автора этих писем: смерть в Венеции в 1913 году была финалом катастрофического существования, разрушавшего с течением лет все созидательное, что было в Роуфе. С течением времени поэзия превращается в его текстах в изощренную механику поношений и ругани. Уистан Оден называл Роуфа «величайшим мастером хулы в английском языке». В первой из историй, рассказанных Тото, перевод которой я привожу ниже, этот мастер еще не проявляет себя.
P.S. Я отошла от принятого по-русски написания «Рольф» из чисто фонетических соображений: люди, лично знавшие писателя, оставили свидетельства, что он произносил свою фамилию «Роуф».
