Жан Кокто - это поистине уникальная фигура западноевропейского искусства XX века: поэт и прозаик, драматург и сценарист, критик и теоретик искусства,
«Белая книга» очень автобиографична — красивая, грустная и чувственная история, в антураже 20х годов прошлого века.
С первых моментов осознания своей сексуальности как нетипичной, через попытки «вернуться на путь истинный», несколько влюблённостей и трагедий, к не слишком весёлому исходу.
Вышла в 2001 году в собрании сочинений Жана Кокто. Сочинения в 3 томах с рисунками автора. Том 1. Проза. Поэзия. Сценарии
Выдержка из книги:
«Белая книга» очень автобиографична — красивая, грустная и чувственная история, в антураже 20х годов прошлого века.
С первых моментов осознания своей сексуальности как нетипичной, через попытки «вернуться на путь истинный», несколько влюблённостей и трагедий, к не слишком весёлому исходу.
Вышла в 2001 году в собрании сочинений Жана Кокто. Сочинения в 3 томах с рисунками автора. Том 1. Проза. Поэзия. Сценарии
Выдержка из книги:
Без аксессуаров, внушающих трепет штатским, и манер, которые культивируют моряки, чтоб придать себе храбрости, «Громобой» оказался робкой зверушкой. У него был перебитый нос - ударили графином в какой-то драке. С прямым носом он мог бы остаться заурядно смазливым. Графин прикосновением мастера превратил заготовку в шедевр.
На обнаженном торсе этого юноши, олицетворявшего для меня само счастье, заглавными синими буквами было вытатуировано: «СЧАСТЬЯ НЕТ». Он рассказал мне свою историю. Совсем короткую. Вся она укладывалась в эту душераздирающую татуировку. Он только что вышел из морской тюрьмы. После мятежа на «Эрнесте Ренане» его спутали с кем-то другим; вот почему волосы у него были обриты, что огорчало его и чудо как украшало. «Нет мне счастья, - повторял он, покачивая этой своей лысой головкой античного бюста, - нет и не будет».
Я надел ему на шею цепочку-талисман. «Я ее тебе не дарю, - сказал я, - это не принесло бы счастья ни тебе, ни мне; но сегодня вечером носи ее». Потом зачеркнул своим стилографом зловещую татуировку. Поверх нее я нарисовал звезду и сердце. Он улыбался. Он понимал - больше кожей, нежели чем-нибудь еще - что он под зашитой, что наша встреча не похожа на те, к которым он привык: встречи ради быстрого удовлетворения эгоизма.